В замке уже знали о близком возвращении с парапета Вагана из Тизбона, но подробности, сообщенные гонцами, конечно, никому еще не были известны. Самвелу хотелось узнать, какое впечатление произвела эта весть на старика.
— Знаешь, Арбак, отец возвращается... Теперь он спарапет Армении.
Арбак вместо ответа провел рукой по голове и принялся усердно потирать лоб. Казалось, он затруднялся с ответом.
— Что же ты молчишь?
— Плохо это пахнет! — прямодушно отрезал старик и начал еще энергичнее потирать себе лоб.
— Почему, Арбак? Разве так можно говорить? — спросил Самвел, представляясь обиженным.
Арбак провел рукой по седой бороде и, зажав ее в кулак, проговорил:
— Каждый волос этой бороды побелел в опасности, Самвел! Я многое видел и многое испытал.
Он умолк, ничего больше не прибавив, но его опеча¬ленное лицо досказало Самвелу остальное. Старик еще не знал, какие злодейские поручения дал Шапух отцу Самвела для проведения в Армении. Но одна мысль о странном назначении Вагана спарапетом внушала ему беспокойство, так как эту должность, по установившемуся в роде Мамиконянов обычаю, должен был занимать его старший брат Васак. По какому же праву персидский царь Шапух вмешался в распоряжения, которые всецело зависели от армянского царя? Все эти сомнения высказал с большой горечью старик, поднявшись с места и направляясь к двери.
— Радостен был бы приезд нашего тера, если бы он возвращался из Тизбона вместе с царем, а не с Меружаном Арцруни...
Арбак сильно хлопнул за собой дверью и ушел в переднюю, что-то бормоча себе под нос. Возмущение Арбака больно отозвалось в сердце Самвела. «Какая глубокая печаль охватит всех в замке, когда обнаружится истина, — подумал он. — Поступок отца никого не обрадует, кроме моей матери... Отец привезет с собой в дом ссору, зависть и ненависть...»
